Наемник Зимы - Страница 11

Эльф умел вызывать к себе удивительно стойкую неприязнь одним своим видом. Достаточно было разок пронаблюдать, как он презрительно кривит рот, обозревая своих сотоварищей по службе, чтобы навсегда потерять охоту заводить с эльфом разговоры. Правды ради надо сказать, что за воинское искусство Альса уважали, но водиться с хладноглазым эльфом и люди и орки почитали за ненужное излишество. А кроме всего прочего, эльф не пил – ни самогона, ни вина. И хотя все знали, что это не от гордыни, а по причине полной невосприимчивости к спиртному, свойственной его расе, сия особенность тоже отнюдь не способствовала сближению с эльфом.

Первым делом Ириен вправил мальчику руку несколькими неуловимыми, но сильными и уверенными движениями. Затем прошелся мягкими невесомыми прикосновениями по всем синякам и ссадинам, отчего боль стала стремительно убывать. Досыта накормил хлебом, медом и сметаной и только потом дозволил перейти к делу, которое привело Аррита в Тэвр. Эльф, не ожидая никаких известий от вождя маленького племени, не стал скрывать своего удивления, но мальчика с разговором не торопил. В конце концов, тот исполнял ответственную миссию, за которую его должны были произвести в статус настоящего мужчины. Отправляясь в город, Аррит прекрасно понимал, что рискует жизнью. Понимал это и вождь, а ведь мальчик доводился ему единственным сыном. Для болотного народа честь была не пустым звуком.

– Варо-Зверолов вернулся с Лаффонского торга десять дней назад. Он много рассказывал о том, что видел и слышал в городе. Отец решил, что его новости должны достичь твоих ушей, наемник.

– Что за новости?

– Через пролив по льду перешли два человека из страны Ольявер…

– Наверное, Оллаверн? – уточнил Ириен.

– Да. Так, как ты сказал. Оллаверн. Богатые люди, в дорогой одежде, один со светлыми волосами, второй с черными. Они спрашивали об эльфах. Варо сказал, что они спрашивали о тебе, называли имя Альс. Они были везде: и на базаре, и в трактирах, и в большом доме у князя.

Мальчик говорил медленно и старательно, чувствовалось, что отец заставил его заучить всю фразу наизусть.

– Пигви постилась три дня и три ночи, а потом говорила с духами. Она спрашивала о тебе. Три вопроса задавала Пигви, как велит обычай, но получила четыре ответа, чего раньше не бывало никогда. Пигви обеспокоена, Ттутэ встревожен.

– Что же сказали духи?

– Духи сказали, что у тебя четыре беды. Первая совсем рядом, прячется, как змея в постели. Вторая не так далеко, как ты думаешь, но она пустила корни в твоем сердце, а третья – далеко, но она вылетела из твоего родного дома.

– А четвертая?

– Духи сказали, что четвертая беда – это ты сам для себя.

– Верно, – ухмыльнулся горько Ириен. – Что еще сказала Пигви?

– Она велела тебе опасаться страшного предательства, которое ты никогда не ждал и не ждешь.

Ириен кивнул, но на самом деле он и представить себе не мог, что могли означать эти предостережения от дикарской шаманки. Эльф считал, что все, кто мог его предать, уже это сделали, и не по одному разу. Впрочем, Пигви знала, о чем толковала. Когда полтора года назад Альс, на свою беду, забрался в самую сердцевину толерской трясины, он и думать не думал, что судьба сведет его со странным низкорослым народцем и с замечательной женщиной, похожей на снежную лисицу. Пигви родилась с белыми волосами и красными глазами. В более просвещенных странах, в Маргаре например, ученые мужи объяснили бы этот факт какими-то естественными причинами, порылись бы в толстенных мудреных книгах и непременно нашли бы записи о подобном явлении. А простодушные «упыри» причислили Пигви к существам, отмеченным духами, и отдали в обучение шаманам. И, несмотря на всю невежественность северных дикарей, похоже, их выбор оказался верным. Пигви действительно могла общаться со странными силами, которые она почитала как духов земли, воды, камня и огня. Мучившее Ириена любопытство относительно этих самых духов так и не было удовлетворено, сколько он ни пытался выведать подробности камлания у шаманки. Как говорил Аррит, женщина предварительно несколько дней постилась и затем просто говорила с голосами, звучавшими в ее голове. И, что самое удивительное, ничего общего с магией голоса не имели.

– Плохо у вас тут, в замке.

Эльф вопросительно взглянул на мальчика, но не слишком удивился.

– А разве ты не чувствуешь? – воскликнул Аррит, тревожно осматриваясь вокруг. Они укрылись от посторонних глаз в комнате эльфа, расположенной рядом с покоями хозяев. Барон хотел держать наемника-нелюдя всегда под рукой.

– Что? – осторожно спросил Ириён.

– Здесь полно всякого колдовства. Кто-то из тэврских женщин занимается злыми делами, тут даже тебе небезопасно жить. По-нашему оно называется дарр-ина-йагга – сном мертвых, а по-вашему – некто… некро…

– Некромантия. Я знаю. Я тоже чувствую.

Каждую ночь, начиная со дня последнего двойного новолуния, в замке в звуки сонного дыхания людей, мерных шагов часовых на башнях, шуршания крысиных шажков и воя ветра вплетался колдовской ритм. Тихий-тихий, чуть слышный, как шепот. Обитатели замка, люди и орки, не могли его услышать. Ритм и тихая мелодия, без слов. Тихий-тихий стон или вздох, сменяющийся краткой тишиной, и снова по кругу. Тишина – вздох, тишина – стон. Дрожь рождалась где-то в глубине замка. Будь Тэвр постройкой древней, эльф решил бы, что это какое-то стародавнее колдовство, заложенное в фундамент, жертвоприношение или что-то в этом духе. Но замок вырос буквально за последние три десятка лет, и земля, на которой он был построен, считалась чистой. Строили его люди, никакой волшбы не ведавшие. Ритм же рождался где-то рядом, и был он опасен, как бесцветная струя яда в бокале воды или как отравленная стрела, посланная в ночь. Несколько раз Ириен выходил на ночную охоту, но пока без всякого результата. Это было сложно даже для Познавателя. Ириен чувствовал себя ищейкой, пытающейся уловить один-единственный запах в огромном зале, битком набитом людьми, которые жарят тухлое мясо с перцем. Очень тяжело поймать сложное переплетение ритмов заклинания. Оставалось надеяться, что кто бы ни был этот незнакомый колдун, он себя рано или поздно выдаст. Не словом, так жестом, потому что для того, кто знает, куда смотреть и что видеть, существуют знаки, которые не скроешь.